Газонокосильщик [сборник] - Стивен Кинг

Наутро меня разбудил шум в коридоре. Я высунулся из двери, чтобы узнать, что случилось, приглаживая волосы и водя по пересохшему нёбу волосатой гусеницей, оказавшейся на месте языка.

— Он добрался еще до одной, — сказал мне кто-то с побледневшим от волнения лицом. — Им пришлось его отпустить.

— Кого?

— Амаралу! — радостно воскликнул другой. — Он сидел в тюрьме, когда это произошло.

— Произошло что? — терпеливо спросил я, понимая, что рано или поздно мне все доходчиво объяснят.

— Прошлой ночью этот парень опять кого-то убил. И теперь это ищут по всему кампусу.

— Ищут что?

Бледное лицо передо мной расплылось, ушло из фокуса.

— Ее голову. Убийца унес с собой ее голову.

И сейчас Нью-Шейрон не такой уж большой колледж, а тогда был еще меньше. Такие колледжи обычно называют муниципальными. В те дни все студенты знали друг друга. Ты сам, твои друзья, знакомые твоих друзей, те, кого ты хоть раз видел на лекциях, семинарах, в «Зубриле», больше, пожалуй, никого. Гейл Джерман относилась к той категории, кому ты просто кивал, в уверенности, что где-то ее видел.

А вот Энн Брей была у всех на виду. В прошлом году считалась фавориткой в конкурсе «Мисс Новая Англия». А как здорово танцевала она под мелодию «Эй, посмотри на меня». И умом ее природа не обделила. Редактор газеты колледжа (еженедельник с множеством политических карикатур и статей, критикующих администрацию), член студенческого драматического общества, президент нью-шейронского отделения Национальной женской ассоциации. На первом курсе, только окунувшись в бурную студенческую жизнь, я обращался к Энн с двумя предложениями: хотел вести в газете постоянную рубрику и пригласить ее на свидание. И в том, и в другом мне отказали.

А теперь она умерла… хуже, чем умерла.

В тот день я, конечно, пошел на занятия. Как обычно, кивал знакомым, здоровался с друзьями, разве что более внимательно вглядывался в их лица. Точно так же, как они изучали мое. Потому что среди нас ходил плохой человек, с душою черной, как тропинки, протоптанные среди вековых дубов, растущих за спортивным залом. Черной, как пушки времен Гражданской войны, едва проглядывающие сквозь пелену наплывающего тумана. Мы всматривались в лица друг друга и пытались найти эту черную душу.

На этот раз полиция никого не арестовала. Синие патрульные машины кружили по кампусу в туманные весенние ночи 18, 19 и 20 марта, лучи фар выхватывали из темноты все укромные уголки. Руководство колледжа ввело комендантский час, запретив покидать общежития после девяти вечера. Парочку, которую нашли обнимающейся на скамейке в декоративной роще у «Тейт-Аламни-билдинг», отвезли в полицейский участок Нью-Шейрона и продержали в камере три часа.

Двадцатого поднялась паника, когда на той же автостоянке, где убили Гейл Джерман, обнаружили лежащего без сознания студента. Перепугавшийся до смерти коп загрузил его на заднее сиденье патрульной машины, прикрыл лицо картой округа, даже не потрудившись прощупать пульс, и помчан в местную больницу. В тишине кампуса включенная на полную мощность сирена ревела, как свора баньши.

На полпути труп приподнялся и спросил: «Где это я?» Коп завизжал и съехал в кювет. Трупом оказался студент последнего курса Доналд Моррис. Последние два дня он провалялся в кровати с гриппом, вроде бы в тот год свирепствовал азиатский. И потерял сознание, когда шел в «Зубрилу», чтобы выпить чашку горячего бульона и что-нибудь съесть.

Погода стояла теплая и облачная. Студенты собирались маленькими группами, разбегались, чтобы тут же собраться вновь, пусть и в другом составе. При пристальном взгляде на отдельные лица возникали самые невероятные мысли. Скорость, с которой слухи из одного конца кампуса достигали другого, приближалась к световой. Всеми любимого и уважаемого профессора истории видели под мостом, плачущим и смеющимся одновременно. Гейл Джерман успела кровью написать два слова на асфальте автостоянки. Оба убийства имели политическую подоплеку, и совершили их активисты из антивоенной организации, протестующие против участия американцев во вьетнамской войне. Последнюю версию подняли на смех. Нью-шейронское отделение этой самой организации насчитывало лишь семь человек, всех их прекрасно знали. Тогда патриоты внесли уточнение: убийца — кто-то из приезжих агитаторов, состоящих в той же организации. Поэтому в эти хмурые теплые дни мы постоянно выискивали среди нас незнакомые лица.

Пресса, обычно любящая обобщения, поначалу проигнорировала удивительное сходство нашего убийцы с Джеком Потрошителем и начала рыть глубже, докопавшись аж до 1819 года. Один дотошный журналист из Нью-Хэмпшира вспомнил про некоего доктора Джона Хаукинса, который в те стародавние времена избавился от пяти своих жен, используя ему только ведомые медикаментозные средства. Но в итоге газеты вернулись к Джеку, заменив Потрошителя на Попрыгунчика: Энн Брей нашли на пропитанной влагой земле, в двенадцати футах от ближайшей дорожки, но полиция не обнаружила ни единого следа ни жертвы, ни убийцы. Эти двенадцать футов мог преодолеть только Попрыгунчик.

Двадцать первого зарядил дождь, превратив кампус в болото. Полиция объявила, что на поиски убийцы брошены двадцать детективов в штатском, мужчин и женщин, и сняла с дежурства половину патрульных машин.

Студенческая газета откликнулась яростной статьей протеста. Автор утверждал, что при таком количестве переодетых копов невозможно выявить засланных активистов антивоенного движения.

Спустились сумерки, а с ними и туман медленно поплыл по обсаженным деревьями авеню, проглатывая одно здание за другим. Мягкий, невесомый, но одновременно будоражащий, пугающий. В том, что Попрыгунчик Джек — мужчина, сомнений ни у кого не было, но туман, его союзник, представлялся мне женщиной. И наш маленький колледж очутился между ними, слившимися в безумном объятии. То был союз, замешенный на крови. Я сидел у окна, курил, смотрел на загорающиеся фонари и гадал, когда же все это кончится. Вошел мой сосед по комнате, прикрыл за собой дверь.

— Скоро пойдет снег, — объявил он.

Я повернулся и воззрился на него:

— Об этом передали по радио?

— Нет. Кому нужен прогноз погоды? Ты когда-нибудь слышал о земляничной весне?

— Возможно. Очень давно. Бабушкины сказки, не так ли?

Он подошел ко мне, всмотрелся в темноту за окном.

— Земляничная весна — что индейское лето[23], только случается гораздо реже. Хорошее индейское лето повторяется каждые два-три года. А вот такая погода, как сейчас, бывает один раз в восемь или десять лет. Фальшивая весна, ложная весна, точно так же как индейское лето — ложное лето. Моя бабушка говорила: земляничная весна — признак того, что зима еще покажет себя. И чем дольше она длится, тем сильнее ударит мороз, тем больше выпадет снега.